Путин подписал постановление о том, что мой день рождения будет общегосударственным выходным днем. В смысле, новогодние каникулы в этом году опять с 1 по 10 января, а именно 10 января я и родился.
Вообще довольно трепетно отношусь к своему дню рождения. Мне нравится дата, я люблю получать подарки, и т.д., и т.п. Одним словом, если пошлете открытку мне еще и на день рождения, мне будет приятно
Перед сном самое важное -- сделать так, чтобы ни о чем не думать. Как сейчас помню, несколько (много) лет назад я ужестрадал бессонницей. Думал: брошу курить, заведу бизнес, буду шаурмой на Рублевке торговать. Должно пойти.
Окна новой квартиры выходят прямо на окна какого-то офиса. Поскольку квартира снова вполне теплая, я не отказался от привычки считать домашней одеждой отсутствие всякой одежды. Тем сотрудницам офиса, которые приходят на работу пораньше, теперь не так скучно. Интересно, скоро ли на улице начнут узнавать?
Самое красивое, что создала природа -- это, конечно, идеальная форма ступни. На эту прелесть я имею удовольствие любоваться каждый божий день. (тут я написал, кому из дайри-юзеров принадлежит конечность, но потом передумал это афишировать )
А вот, кстати, очень хорошая статья о "фольк-хистори", псевдоисториографии. С некоторыми защитниками фольк-хистори я имел удовольствие дискутировать на дайрях -- действительно полные ослы.
Сейчас пытаюсь разобраться в хитросплетениях истории Прибалтики, XIII век. Черт ногу сломит. Сделал для себя несколько существенных открытий.
1. На определенном этапе Ливонский орден был филиалом Тевтонского.
2. Орден Меченосцев был поглощен Тевтонским, причем в лучшие времена ордена меченосцев в нем состояло всего 100 -- 130 рыл.
3. Рижский епископ был самостоятельной величиной и чихать на всех хотел. Ливонией управляли из Ревеля, но северная Эстония принадлежала датчанам. (Господи, они сами на свою карту смотрели? Ревель -- это и есть север Эстонии).
Пожалуй, я уже могу подделывать немецкие военные мемуары. Я врубился в алгоритм написания и суть стиля. Главное -- использовать довольно длинные слова, но очень короткие и ни в коем случае не сложноподчиненные предложения. В качестве обязательно атрибута нужно ввести описание какого-нибудь кошмарного существа -- Фредди Крюгера или чупакабры -- и прибавить: "вот такие они, эти русские". Обязательно следует использовать фразу "очень испугался и пролежал мордой в снегу несколько часов". Слово "обморожение" нужно применить не менее пятидесяти раз.
оговорки Данные принципы относятся только к тем случаям, когда вам или мне нужно будет подделать мемуары человека, родившегося в 20-е. А к советским военным мемуарам отношусь еще хуже. Если бы в СССР не прокляли кибернетику, они обязаны были бы создать генератор случайных записок фронтовика. Так по крайней мере редакторы этих фронтовиков были бы избавлены от необходимости сдувать друг у друга.
деформация Прочитал в очередных воспоминаниях фрица историю о том, как он, придя в свою часть, "от волнения еле вспомнил пароль". Я поймал себя на мысли: "надо было ставить флажок в окне "запомнить меня"!"
деформация-2Ре предлагаеттакой вариант. Допустим, перед героем стоит задача проникнуть во вражеский лагерь. "Как же туда войти?" -- думает он. ВОЙДИ ПОД АДМИНОМ!
Не хотелось бы начинать день с таких для себя новостей, но, кажется, я тоже подцепил гадость. Или не «подцепил», а какое-нибудь другое слово, если она не передается от человека к человеку. Ее называют «чумой нашего века», но нас хлебом не корми -- дай назвать что-нибудь чумой. На самом деле, на чуму вообще не похоже, потому что многие живут с этой штукой долгие годы. Фишка в том, что ты не чувствуешь ничего особенного; даже легкого недомогания можешь не ощущать, но твой организм испытывает дикую боль. Мозг ничего не фиксирует — мозгу хрен по деревне, а вот организм может даже отбросить коньки от болевого шока. Некоторые чувствуют легкое головокружение, а большинство -- вообще ничего.Ты даже не поймешь, в чем дело. Сидишь, смотришь телевизор — и хоп, все погасло. Конечно, ничего уж трагического обычно не происходит. Если боль не будет слишком уж сильной и шок не наступит, то главное — кушать витамины, не перенапрягаться, и все будет хорошо. Говорят, особенно помогает витамин Эйч. Я встал и пошел на кухню жарить блинчики на завтрак. Тем и был занят, когда мне позвонил коллега и сказал: — Я тебя поздравляю, Акульи Зубы в городе. — Ай как хорошо, — ответил я. По большому счету эта барышня должна быть мне признательна, потому что я стал первым эпизодом ее криминальной карьеры. Можно сказать, в люди вывел. И это если не считать нулевых эпизодов, имевших место в те времена, когда мы учились в одном классе. Многие люди говорили мне: перестань. Наверное, в школе ты был к ней несправедлив. Не думаю. Десять лет подряд носить на спине бумажку с надписью «пни меня» — это, наверное, здорово, но я почему-то не оценил. Учителя говорили «чего ты обижаешься, она так выражает свою симпатию» — идите в жопу, так и не сказал я им, со своей симпатией; если это у нее симпатия, я страшусь предположить, как будет выглядеть легкая неприязнь! Когда-нибудь пробовали снять со спины бумажку? Условия задачи: рубашку снимать нельзя. Ничего не стоит сделаться посмешищем всего класса. Девчонок она держала в кулаке. Те, кто ее не слушались, подвергались разнообразным интересным экзекуциям. Сам видел, как из женского туалета уборщица выметала клочья выдранных волос. По одной все были у нее в кулаке, стоило только кому-нибудь поднять голову, против нее объединялись все остальные под предводительством Акульих Зубов. До сих пор не понимаю, почему барышни не могли объединиться и навалять стерве сообща, но, видать, на то я и не баба. Что касается пацанов, ими она манипулировала вообще без проблем с помощью пацанского лидера -- как то часто бывает, пацанским лидером был Жиртрест. Он славился весовой категорией и знанием слов армейского лексикона. Я о нем кое-что знаю. С возрастом он не стал стройнее, но зато очень рано завел ребенка. Надеюсь, он делал его не в миссионерской позе. А я был тем непременным персонажем, которого называют субдоминантом или трикстером. Я не мог и не хотел быть в стае, не уважал доминантного Жиртреста и не подчинялся Акульим Зубам. Жиртрест за все что время, что мы просидели на расстоянии вытянутой руки, наверное, миллион раз сказал "Все, я тебя убью". Как видите, кишка у него оказалась тонка. А вот Акульи Зубы не могла мне простить моего неподчинения. Как-то раз я вышел из себя, когда она изводила меня прилюдно, и набросился на нее, и уже почти достал — мне и нужно-то было немного, просто схватить ее сзади за шею и несколько раз, коротко, но сильно, ударить о стену. Если правильно рассчитать угол удара, ее носовые хрящи сломались бы и проткнули мозг. Несколько дней в коме, и все, я бы дальше мог жить как белый человек. Сейчас бы уже был на свободе. Но у меня на руках повисли двое учителей, и я так до нее и не добрался. Она думала, что рано или поздно она меня сломает. Я поддел блинчик лопаткой и перевернул — опять они выходят какие-то резиновые. После школы она хотела поступать в престижный столичный вуз — журналистика, экономика, все в таком роде. И какая-то дрянь проговорилась ей, что у меня в столице есть комната в коммуналке. Она решила, что должна заставить меня поселить ее там бесплатно. Это и был ее первый по-настоящему криминальный эпизод. В вокзальной столовке я заказал немного пива, у пива был какой-то странный вкус. Или не было странного вкуса — не помню. Потом черный провал, потом я — в своей коммуналке, примотанный к раскладушке скотчем. Она развешивает свои шмотки в моем шкафу и говорит: тебе лучше согласиться на все добровольно. Ты же знаешь, что я тебя все равно своего добьюсь. Но тебе будет очень-очень плохо, честное слово. На второй день она говорила: будет прикольно, если ты здесь сдохнешь. О тебе ведь даже никто переживать особо не будет. Ну кому ты нужен. Ты думаешь, что ты особенный. Ничего подобного. Это я особенная. Я бы мог сказать ей (де факто не мог: у меня был заклеен рот), что она сумасшедшая. Не потому что пытается захватить чужую квартиру, связав хозяина скотчем и вымогая у него подпись под договором, — это как раз нормальный способ приобретения первичного капитала, — а потому что пытается проделать этот трюк со мной. Я десять лет был привязан к ней, сучке, школьным расписанием, и ничего — вытерпел. Значит, и теперь потерплю. Я пролежал таким макаром восемь дней, но так ничего и не подписал. Вечером восьмого дня прорвало трубу, от соседей пришел сантехник, взлом дверь, а Акульи Зубы смылась. Я некоторое время лечился от дистрофии, но сейчас я в полном порядке. В то время, раз уж у меня образовались восемь свободных дней, я поразмыслил, кем хочу стать. Ранее я думал о юридическом или экономическом образовании, в крайнем случае — об архитектуре, чтобы не быть хуже других прочих и чтобы отъебались родители — но тут, после такого долгого и напряженного размышления, я понял: не хочу быть двадцать пятым юристом с конца. Нужно использовать те преимущества, которые дает природа. Самый главный мой талант — я классно умею терпеть боль. Страх. Отчаяние. В драке больше ничего и не нужно. Получаешь по морде — падаешь — встаешь. Чистая сила воли. Очень легко научиться. Ни у кого не получается. Сама шкура начинает бояться, мы же как животные. Надо совершенно не учиться на своих ошибках, вот в чем штука — и тогда будешь лучшим бойцом на свете. Акульи Зубы говорила мне, когда уходила: попробуй только нажаловаться. Ты пожалеешь вообще, что жив остался. Ты понял меня? Я совершенно не шучу. Да разумеется. Как только я встал на ноги, тут же пошел в милицию и накатал заяву . Некоторое время она скрывалась, но я нашел ее сам, привел тепленькую. Мог бы тогда и убить своими руками. Меня бы даже не поймали. Но -- духу не хватило. Или я убедил себя насчет прощения, будто бы это прикольно. Страшная глупость, не повторяйте моей ошибки. Ей было на тот момент семнадцать (мне — шестнадцать). Она отсидела восемь месяцев в колонии для несовершеннолетних и вышла. Сейчас я работаю охранником. Мои одноклассники в большинстве своем добились большего, я в курсе; но мне наплевать. Так, теперь мои мысли были заняты работой предстоящего дня. Не всякий человек может похвастаться, что его мысли заняты полезной работой. В город приехала выставка произведений искусства из жемчуга. Меня нанял хозяин инсталляции «Две жемчужины». Нетрудно догадаться, она представляет собой две жемчужины. Приятная работа. Будет много коллег. В своей среде я почти со всеми поддерживаю ровные приятельские отношения. Я не рассказывал? Я душка. У меня обаятельная улыбка. Я же за годы работы специально для этого ни одного зуба не потерял. Я доел блинчики, черт бы их драл, сполоснул руки, надел кремовую рубашку и более новый костюм. Я зорко слежу за тем, дешевле ли каждый мой последующий костюм каждого предыдущего. Обычно я отмечал неуклонный рост, но в этом случае должен признаться: мой нынешний более новый дешевле более старого даже без учета инфляции. Утешаюсь тем, что мне сделали на него большую скидку, но и глаза у меня тоже есть: более старый сидит гораздо непринужденнее, а в новом у меня всегда немного поддернутые плечи. Зато он необычной расцветки: темно-винный. Похоже на венозную кровь. Как раз во время выборов галстука мне позвонил еще один коллега и сказал, что есть возможность подхалтурить. Я не стал отказываться. Деньги — это клево. К тому же он сказал, что работа очень простая: параллельно с выставкой, на которую я уже ангажирован, в город приезжает один довольно знаменитый товарищ; его можно было бы назвать певичкой, но поскольку он мужик, то и определение ему подобрать трудно. С ним и проблем быть не должно: он не общественный деятель, вряд ли кто-то захочет бить ему морду. Сумасшедших поклонниц у него вроде бы нет. О таких вещах принято сообщать заранее. Я тут же вспомнил про свою сумасшедшую поклонницу. Акульи Зубы, да акульи зубы — зазубренные и растут немного внутрь, так что акула, может, была бы и рада отцепиться от того, что схватила своими зубами, но не может. У нее что-то вроде навязчивого невроза, она не сможет от меня отстать, даже если захочет. Бедная девочка, пустить бы ей скорее пулю между глаз. Я знаю, в нашем бизнесе есть те, кто болеют за меня, а есть те, кто за нее. Это нормально. Я вышел из дома; была страшная гроза, с самого утра без просвета. Зонту постоянно делалось плохо. В музей я пришел за час до открытия, поговорил с ребятами, которые охраняли инсталляцию в дороге. Они рассказали, что местным психам и кому бы то ни было еще мои две жемчужины точно на черта не сдались, рядом лежат вещицы и получше. Гвоздь программы, говорят, искусственный перл в виде чего-то там неприличного. Показали. Втыкал на него минут семь, но так и не понял, в чем там дело. — А что такого-то? — говорю. Все ржут. — Да, — говорят, — редко же ты с барышнями. — Так я, — говорю, — не редко, но ведь не глазом же. Выпили кофе, посмотрели маленький телевизор для персонала. «Новый шаг в изучении синдрома обезболивания. Установлено несколько очагов распространения заболевания. Они выделены на карте красным цветом».Мы все внимательно посмотрели в телевизор. Бинго. Наш город практически в эпицентре. Мы же везучие. Но мы не такие, которые паникуют. Например, у меня все родственники, которые проходили обследование, -- все обнаружили у себя эту радость. И ничего, живут. Только одна очень пожилая дедушкина родственница умерла, но ей, я думаю, было все равно — не синдром, так могла пневмонию подхватить или сломать шейку бедра. «Сторонники теории вирусного заражения считают это доводом в свою пользу. Побеседовать на эту тему мы пригласили в студию профессора…» — А кажется, у меня тоже теперь эта фигня, — сказал я неожиданно. Все сразу так обернулись. — Да ладно, наверное, ничего страшного. У тебя морда такая нормальная, красная, — сказал один. — Водка от этого вроде бы хорошо помогает. Я серьезно, там вырабатывается какой-то гормон, и все такое. — А вот Сашку знаешь? У него то же самое. И ничего, все в порядке. — Да я не парюсь, — ответил я, — у меня все родственники болеют, и что. Меня больше парит, что если эти с вирусной теорией будут гнать волну, — знаете, во что это все может вылиться? Начнут всех проверять, при приеме на работу, и все такое. Потом вообще к стенке ставить будут. Всем сразу очень понравилась идея насчет стенки.— Да, — сказали все сразу, — это гадство. Этого никак нельзя допускать. Вот взять этого профессора, и в морду, в морду. Я не знаю, действительно ли у меня был приступ, -- но черт побери, я имею такое же право на эту болезнь, как и все остальные. Симптомы видны только со стороны. Человек бледнеет, зрачки расширяются, — одним словом, чуть-чуть, но заметно. А самому о себе никогда нельзя сказать, был приступ или нет. Так что я о своей болезни без обследования наверняка узнаю только когда помру — на меня обращать внимание некому. Полдня я загорал в музее. Маячил туда-сюда перед своей инсталляцией, смотрел направо-налево. В моем более новом костюме можно выглядеть хорошо, только прогуливаясь туда-сюда, заложив руки за спину. Поднимешь руку поправить галстук — и все, выглядишь как дурак. Или остановишься — через пять минут тот же эффект. Надо успокоиться, а то еще немного, и я, обезумев, начну сдирать его с себя как Геракл перед кончиной. Я посмотрел на часы. Скоро придется ненадолго смыться. Охраны в музее и без меня полно, к тому же я много раз так делал — ничего страшного не произойдет. Я легко-легко, как лань, сбежал вниз по ступенькам — никому не надо обращать внимание на то, что меня здесь временно не будет, — выскользнул весь на улицу, поймал такси. Через полчаса к музею подъехала друга тачка, из нее вышла девушка. Она вошла, пробежалась везде — у нее была очень энергичная походка — забежала в подсобку, вышла с двумя рабочими, они для нее сняли стекло с сигнализацией. Девушка вынула жемчужины, положила их в сумку. Рабочие прилаживали стекло обратно на стенд, а она уже развернулась и пошла вниз. Один из охранников из другого конца залы обратил внимание на происходящее, подошел, потрогал за плечо: — Это вы тут что делаете? — Нам от владельцев сказали. — Точно от владельцев? — Ну, точно. Выходя из музея, девушка подошла к малышке по связям с общественностью, которая встречала гостей вернисажа. — У вас тут есть один секьюрити, выглядит буквально лет на шестнадцать. Сегодня он пришел в бордовом костюме. — Да, Миша, я его знаю. — Вот, передайте ему, пожалуйста, когда вернется, чтобы проверил свой стенд. Спасибо. И девушка ушла.
Тем временем я пас своего дополнительного клиента. Мне предстояло пережить вместе с ним пресс-конференцию и поход в ресторан — эти эпизоды организаторы посчитали наиболее опасными. Прессуху мы перенесли хорошо. Клиент был паинькой, не лез лобызаться в толпу, а большего от него и не требовалось. Но ресторан… В отечественной телохранительской традиции нет единого мнения, имеет ли право сотрудник пожрать при исполнении. Одни говорят, что человек во время еды более уязвим, другие уверены, что скорее он уязвим без еды. Я склонен придерживаться второй версии. Ни одного охранника еще не застрелили с ложкой во рту, а вот от желудочных кровотечений наши мрут как тараканы. Однако в этот раз клиент не оставил мне выбора: он обедал в слишком дорогом ресторане. После музейного кофе с галетами ранним утром у меня маковой росинки во рту не было. А клиент жрал как пел. Перед ним поставили вначале закуску — гигантский салат. Просто гигантский. Обычный «Цезарь», но большой. Океан «Цезаря». Я смотрел на этот океан и все время кренился на левый бок, потому что желудок вело как отсиженную ногу. Передо мной поставили чай с крендельком — распоряжение продюсера. В рот ебал я вашего продюсера. Где вы видели здорового мужика, которого в середине долгого рабочего дня заинтересует ваш гребаный чай. Клиент посмотрел на меня. Очень нехорошо. По-доброму, с участием. — Мне кажется, вы проголодались, — сказал он. — Отнюдь. Я совершенно не хочу есть, — ответил я ровно, на одной ноте. Только попробуй использовать покровительственный тон. Только попробуй. Я сам себе хозяин и знаю, когда мне жрать, а когда не жрать. — Я все понимаю. Для вас здесь немного дороговато, да? Начинается. Не смей этого делать, чмо. «Так и быть голубчик, можете доесть за мной». Нет уж. Такого не будет. — Полная ерунда, я каждый день здесь обедаю. Он смотрел довольно лукаво (ладно тебе, парень, это будет нашим общим секретом), а я, надо думать — безо всякого выражения. Но точно в глаза. И тут впервые в жизни увидел, как у человека резко расширяются зрачки — на серых глазах это было отчетливо видно. Значит, он тоже болеет. Вот так так. — Сам я бы здесь тоже не стал обедать, — извиняющимся тоном сказал он, — но ведь все в рейдере, все бесплатно. Почему бы не поесть. Я могу заказать каждого блюда по две порции, это договором не запрещено. Я ни бровью не шевельнул, ни уголков губ не приподнял. Как будто бы он молчал. Дождался, пока он договорит, вежливо улыбнулся. — Спасибо, я абсолютно не голоден. Он потер глаза. Наверное, видеть стал немного нечетко — еще бы, у него радужки почти совсем исчезли, как у нарика. — Да ладно вам. После такой прессухи кто угодно проголодается. Это же в моих интересах. Как это говорят — «в интересах моей безопасности»? Это прозвучало забавно, и я сказал «гы», но тут же сам себя одернул — ну «в интересах безопасности», и что смешного? Конечно, обхохочешься. Убери эту тарелку, придурок. Убери от меня консоме, я не люблю консоме. И тарелку пирожков убери. — Перестаньте, пожалуйста, — сказал я сквозь зубы. Он прикрыл глаза — упрямый чел, прямо как я, сейчас попробует меня доломать с пятого захода. Внезапно у него изменился ритм дыхания — я очень хорошо слышу такие вещи. Приступ идет в гору. Тогда я молча пододвинул к себе тарелку и взялся жрать. Мягкий супчик поверх гастрита пошел хорошо. Пирожки были хорошие и теплые, но величиной с женский кулачок, так что я съел пять. Если он окочурится до того, как я сдам дежурство, то день у меня выдастся довольно неприятный и хлопотный, так хоть поем. Но клиента вроде бы попустило, серая окаемка в глазах появилась, морда порозовела. Хорошо. Однако тут я сам чуть не задохнулся от возмущения. Купился на тарелку супа! Проникся! Рассимпатизировался! Да что такого хорошего мне сделал этот человек? Угостил чужой жратвой? Ему это вышло дешевле, чем мне — высморкаться в одноразовый платочек, а я уже прихожу от него в восторг: ах, какой хороший парень, ах как он там себя чувствует, ах, не склеил бы он ласт. Ну и пускай склеит — это будет не моя проблема, а его терапевта. Моя проблема — чтобы его не застрелили. Я должен думать наоборот: да, пусть он побыстрее двинет кони, пусть он немедленно это сделает, потому что тогда моя работа будет выполнена и никакой отморозок с ножиком или пистолетиком уже не сумеет ее испохабить. Суп я продолжил есть остервенело и мрачно. Всякий раз, когда поднимал глаза, сталкивался взглядом с клиентом. У, рыло. Накормил голодного, да? Вот лыбится-то, будто сам этот суп варил. Лыбься, лыбься… Я впервые увидел вблизи, как человеку становится плохо. Обычно жертв эпидемии видишь на улице, причем в тот момент, когда все заканчивается, когда они уже падают. Им уже не плохо, им уже в самый раз. А когда людям плохо, почти никто не знает. Сам человек не знает, что ему плохо. Разве кому-то надо сторожить, хорошо человеку или плохо? Никому не надо. А это вон как интересно. Зрачок расползается мгновенно, как будто чернилами капнули. В школе про меня часто говорили, что у меня нехорошие черные глаза, хотя они у меня нормального, обычного цвета. Может быть, на самом деле я болен с детства? Конечно, в те времена никакой эпидемии еще не было. Люди даже представить не могли, что вдруг появится такая болезнь. Я бы мог быть первым заболевшим на земле. Но откуда я мог это знать -- ведь новую болезнь еще не разрекламировали СМИ. СМИ в то время рекламировали трудности переходного возраста. "Подростки мучаются от ненависти к себе, из-за чего становятся вредными и неуправляемыми". Я с нетерпением ждал, когда эта штука у меня наступит, но, кажется, все-таки пропустил. Как бы мы без СМИ вообще понимали, что с нами происходит? Представляю, -- в те времена, когда люди только-только появились из глины, проблема противоестественного появления на свет новых людей из чьего-нибудь живота наверняка вызывала живейший общественный интерес. Никто не знает, на кого следующего падет выбор этой жуткой болезни. Так и вижу, как какой-нибудь первобытный мужик сидел и трясся: господи, пусть следующим буду не я, только я, господи! Потом второе. Потом кофе. Мне надо было не размякнуть после сытного обеда — все-таки я на работе, и впереди — самая ответственная ее часть: проводить клиента по всем переходам ресторана до выхода и посадить в машину. Дальше моя зона ответственности заканчивалась, можно было выдохнуть, ловить такси и возвращаться к жемчугу. Он следовал за мной, я шел на полшага впереди и не мог отделаться от ублюдочного чувства симпатии. Так не пойдет. Надо вообразить себе, будто он бьет меня в морду. К людям надо относиться с нормальным предубеждением. Надо от них всего ждать. Он не успел затормозить и натолкнулся на меня плечом, потому что я встал как столб и несколько секунд никак не мог продышаться. В горле, прямо промеж гланд, образовался как будто бы пластмассовый шарик, который катался от мягкого неба к голосовым связкам и ни туда, ни сюда. Похоже на те феерические ощущения, какие бывают, если выбьют кадык. Ну, я через всякое проходил, поэтому грамотно расслабился, привалился к стене и несколько раз сглотнул. В общем — помогло. Я напоследок откашлялся немного, поднес руку к лицу вытереть губы — и увидел, что на каждом пальце моей правой руки висит капелька крови. Кончики пальцев пощипывало. В чем дело? Не мог же я порезаться. Нечем было — не пирожком ведь. Посмотрел на левую руку — та же история. Первым делом я подумал — не заляпать бы чего. Интерьер кругом белый и штукатурка венецианская, а передо мной уже стоял клиент с носовым платком и ловил мои лапы, чтобы убрать с них кровь. Он, блядь такая, выглядел встревоженным. — Вы себя лучше чувствуете? Вы давно болеете? Успокойся, нельзя бить клиента. — Не знаю. Я не обследовался. — Я за вас боюсь. Ужасный приступ, я о таком раньше даже не слышал. Вы очень крепкий человек, но вам надо последить за здоровьем. Вам бы работу поспокойнее. Отлично. Хотел по морде — пожалуйста. Я для него, видите ли, недостаточно хорош как охранник. Я профнепригоден. Мне надо искать другую работу. Спасибо, парень. Я как раз думал — как бы избавиться от иллюзий на твой счет. — Я обязательно учту ваше пожелание. Надеюсь, вы не возражаете, если я вас все-таки провожу до машины. — Не обижааайтесь, — сказал он выразительно. Ха-ха, вот сейчас взял и перестал. Как же. Я это до конца жизни буду помнить. Но зато теперь мне снова легко и спокойно, потому что если бы ты оказался хорошим человеком, мне пришлось бы пересматривать картину мира, но теперь я вижу, что все в порядке, мне не придется этого делать.
Я вернулся в музей так же, как входил -- с черного хода, чтобы не афишировать своего отсутствия. Возле моего стенда крутились рабочие. -- Так, вы что здесь делаете? -- спросил я их и тут же осекся, когда один из них отошел, и я увидел стенд насквозь. -- Куда она пошла? -- тут же оборвавшимся голосом спросил я. Рабочие собирались махнуть рукой в сторону лестницы и уже начали говорить "только что ушла", когда я сам посмотрел в ту сторону и за посторонними вернисажными шумами очень четко услышал, как она спускается по чугунным ступенькам. У нее всегда была необычная походка, как ритм в венском вальсе: один шаг из трех-четырех звучит более отчетливо, как будто она со злостью бьет каблуком в пол. -- Блондинка, перехват на выходе, -- крикнул я и кинулся к лестнице. Я услышал, как парень, который смотрел за залом в целом, поднял рацию и сказал: "Максим, перехватывай на выходе блондинку. Максим, почему ты не на выходе?!" Значит, охранника она подъела. Я бежал вниз, прыгал через четыре ступеньки; она услышала меня и тоже бросилась бежать -- я слышал это. В определенный момент мне даже удалось увидеть ее голову, ее чертову белобрысую башку. Я ее как будто сфотографировал -- прилизанная соломенно-желтая голова, и волосы забраны в хвост зеленой матерчатой штукой. Она как будто даже в этой мелочи издевалась надо мной: "Запоминай: у меня зеленые глаза. Зеленые". На первом этаже я увидел только как ее дьявольское змеиное тело выскользнуло в дверь, дождь приподнялся и опустился за ней. первое о чем я подумал -- завернуть спину пиджака на голову и кинуться за ней, но потом сказал себе: остановись. Она много раз убегала от тебя в школе. Разве ты ее хоть раз догнал? Остановись и подумай, ты обязан остановиться и подумать. Если она знала, что днем меня не будет в музее, значит, она знала, где я. Значит, можно назвать по крайней мере одного человека, для которого она сегодня так же опасна, как и для меня. Я взял зонтик из гардероба, раскрыл его и вышел в дождь, который стал конкретным ливнем, но от этого не перестал быть очень холодным. Возле концертного зала я вышел из такси и увидел рядом еще одно. Своему велел уебывать, а к тому, который ждал, подошел, запихал ему в форточку пятихатку и начал канючить: -- Командир, никуда не уезжай, пока я не выйду, от меня баба сбежала, понимаешь? Тот радостно закивал кепкой: -- Понимаю! Командиры -- они тупые. Я побежал внутрь. не знаю, как она прошла местную охрану и много ли ей на это понадобилось времени, но я забежал напролом через главный вход, прошмыгнул через сцену и попер прямо в гримерки. Меня догнал какой-то коллега: -- Куда торопимся? -- Туда. Все нормально, он меня ждет, -- сказал я через вздох -- почему-то очень устал бежать, -- если мне туда самому нельзя, скажи ему, пожалуйста, что я пришел. -- Как представить? -- Скажи "пирожки". А спросит, какие -- скажи "маленькие". -- Больной. Ну ладно, у дверей, в коридоре подождешь. Пойдет? -- С удовольствием. -- Только напрямую не ломить, пройди через четвертый этаж, над сценой, и по другой лестнице спустишься, ладно? -- Легко. Я повернулся к нему спиной и побежал обратно. Заметил, что у меня с пальцев опять капает кровь. Она меня уже задолбала. Но я ни в какую дугу не боялся, что умру. Если я все-таки первый заболевший на земле, самый первый, то чего мне бояться? Столько человек уже умерло, что об этом сняли несколько документальных фильмов с мировыми звездами в главных ролях. Да пошли они все. В моем организме ей, этой дряни, хорошо. Она порождает новые формы и степени совершенно незамечаемая, она восходит от обычной сильной и невыносимой через адскую и зубодробительную к неопознаваемой, переходящей в новое качество, молочно-белой и затягивающей мозг непрозрачной пленкой и сверху, и справа, и со всех других сторон. Я добежал до железного мостика с софитами, проходящего над сценой, и на три секунды встал на нем, согнувшись в три погибели, потому что мне в тот момент показалось, что воздуху так будет легче протискиваться в легкие или чем я там теперь дышу. Мне казалось, я дышу какой-нибудь неподходящей ерундой вроде селезенки. А она сопротивляется, кричит "вы что, меня совсем другому пять лет учили в университете, я буду жаловаться в комиссию по трудовым спорам". -- Попробуй только, -- сказал я, разогнулся и побежал дальше. Возле гримерок я притормозил, стирая кровь с лица. Бог знает, откуда она взялась, но она капала на рубашку. Выглянул коллега, сказал: -- Действительно все хорошо, заходи. Он засунулся обратно в гримерку, из гримерки вышел мой дневной клиент, и в то же самое время со стороны служебного входа, вертушки, зашла Акульи Зубы. У нее в руке был небольшой шприц. Таким, видимо, она представляла себя идеальное убийство за кулисами. Кто приблизится к клиенту первым -- она или я? Я успею взять ее за горло, я специально занимался с эспандером, и сжимать, сжать как следует, сжать, чтобы не разжалось. Не знаю, честно говоря. Я упал, на том и все.
В том же "Троецарствии" обнаружил гражданина с подходящей для меня прической. У меня сейчас почти такая же. Да и рылом на меня похож. И характером. Я отличаюсь только тем, что иногда пользуюсь расческой.
Здесь я как бы спрашиваю: вы действительно хотите знать, что я думаю об этом человеке?
+ 2Здесь я среди цивильных сотрудников. Ярок, заметен.
А здесь, собственно, хорошо видно фасон прически. (Прически -- потому что стрижкой это назвать сложно...)
Посмотрел фильм "Троецарствие". Вот здесь: 8disk.net/z2365/ его очень ругают -- и очень зря. (Сейчас с трудом воздержался от фразы "нельзя женщинам рецензировать фильмы про войну, ничего они в них не понимают"). Может быть, в нем есть клише -- я клишам не сторож, я не знаю их все. Но вот то, что фильм "неправдоподобен"... Погоня за правдоподобием -- удел тех, кто больше ничего не может. Персонажи выглядят несколько фантастично, но они имеют на это право, потому что в первую очередь они -- герои эпоса. Эпос -- это поэзия, он превыше истории. А данный эпос -- и вовсе непростой. Я понял, что это для меня фильм года, когда шли финальные титры. А во время финальных титров умный голос за кадром рассказал, кто же победил в результате. Я как раз весь увяз в противоборстве, проникся духом персонажей. С одной стороны -- великий Хитрожопый Полководец, который легко пожертвовал главным героем как ладьей в шахматах, а тот и бровью не повел: дескать, для государственного интереса -- да с удовольствием, обращайтесь еще (я сразу обоих зауважал). С противоположной -- генеральша-вундеркинд, которая круто дерется руками и ногами и проникновенно играет на китайской гитаре. Вот я сижу и думаю: ну кто же из двух сторон победил-то? Ну кто же? Оказалось, и те, и другие взаимно аннигилировали, а сверху оказалась левая династия, которая в фильме вообще не участвовала, потому что самые острые моменты сидела на попе ровно. Одним словом, нулевой итог. Хотя обе стороны китайской кровушки выпили по большому ведру. А все правильно. Для меня большой смысляк этого фильма такой: неважно, кем ты окажешься в исторической перспективе, пропиаренным Жуковым или малоизвестным неудачником, разбитым наголову. Важно, когда ты ни о чем не жалеешь. Если ты победишь, тебя будут чтить как героя нации, а если проиграешь, то нация и без тебя прекрасно выкарабкается. Нет исторической справедливости, история -- сука. Ты все делаешь только сам для себя, тогда ты достоин уважения. Меня потому и тошнит от великой отечественной риторики: ах, они воевали за нас. Человек воюет в двух случаях: либо потому что он профессионал, и его от этого прет, либо его привели под знамя за роги, и он просто боится, что иначе хуже будет. Никто ни за какие будущие поколения не воюет. Где теперь потомки тех, кто воевал за Троецарствие? Да скорее всего, и нету никаких потомков -- они друг друга там и уничтожили со всем своим генетическим материалом. У героя нет предков и нет потомков. В большинстве случаев совести тоже нет. Он своя собственная игрушка. А знаете почему такая концепция героизма очень непопулярна? Потому что такому герою хрен нааскаешь на памятник, а не будет памятника -- не на чем будет деньги отмывать или не о чем с соседними странами скандалить.
"Удмурты, также поклонявшиеся ели, зажигали на ней свечи, совершали рядом с ней моления, принося жертвоприношения еловым ветвям, которые почитались у них как богини. В «Житии Трифона Вятского» содержится рассказ о «посечении» преподобным Трифоном священной ели вотяков, увешанной «утварью бесовской» — серебром, золотом, шелком, платками и кожей: «Обычай бо бе им, нечестивым по своей их поганской вере идольские жертвы творити под деревом ту стоящим, и всякой злобе начальник враг-Диавол вселися ту и обладаше деревом тем, мечту творя всяким злоказньством»".
Душечкина Е. В. Русская ёлка: История, мифология, литература. - СПб., 2002.
Интересно, какие "злоказньства" имел в виду гражданин преподобный Трифон?
читать дальшеСкоро мне потребуется новый тег "Очень злой Ник", потому что просто "Злой Ник" уже недостаточно верно отражает гамму моих чувств. Наше государство будет дерьмово работать до тех пор, пока так нелепо устроена работа правительства. Госучреждение напоминает мне гигантскую среднюю школу, потому что ничего более оскорбительного, чем "средняя школа" я не в состоянии выдумать. Их работа была и будет неэффективной, пока сотрудники высиживают от звонка до звонка вместо того, чтобы задерживаться подольше, когда работы много, и сматываться раньше, если ее нет. Я работаю в коммерческой организации, где вроде бы нет никакого соцпакета, но придя на работу утром в полдень я могу честно и открыто сказать: был с бодуна, похмелялся, извините. И ничего ен за это не будет. А госслужащему, чтобы полежать неделю с гриппом, надо две недели стоять в поликлинике в очереди за справкой. я знаю, что гарантий у меня нет, мне не на кого полагаться кроме самого себя, и это обстоятельство как минимум уберегает меня от иллюзий, будто мне все должны. Я никогда не буду позориться на демонстрации клянчущих: "ах ты сволочное государство, я всю жизнь был хорошим, сидел выпучив глаза с девяти до шести, иногда сверхурочно; почему я не могу кушать моцареллу?" А это замечательное правило в трудовом кодексе, согласно которому тупицу с маленьким ребенком невозможно уволить практически ни при каких обстоятельствах? При сокращении ее не тронут, а уволят того, кто не тратит большую часть рабочего на пускание слюней над фотографией первенца, то есть того, кто действительно рабоатет. Она никогда не сможет выдать нужную справку с первого раза, потому что не в состоянии сосредоточиться и не перепутать фамилию с адресом прописки, зато закон будет соблюден и, надо полагать, очень счастлив. Хармс говорил, что нехорошо топить детей -- но надо же с ними что-то делать. Я считаю, это скорее должно относиться к молодой неувольняемой матери; кто-нибудь из ее потомков в силу необъяснимой мутации, возможно, будет обладать интеллектом, сама же она уже очевидно потеряна для общества. Зато она четко усвоила, что ей все должны. Блядкие гарантии, блядский трудовой кодекс, -- потому и государство блядское.
Иногда в интервью разнообразные деятели, связанные с театром, говорят: в Саратове театр пребывает в много лучшем состоянии, чем в Москве или Петербурге. Актеры лучше, репертуар интереснее, вообще все как-то более живенько. А тут вдруг один деятель международного масштаба возьми да скажи: Россия в плане литературки там, театра -- вообще впереди планеты всей.
Вот так, добро пожаловать к нам, в театральную столицу мира. А что? Россия -- впереди, Саратов -- луччий город во всей России. Логично, мать вашу.
Шоу Фрая и Лори. То, что нас волнует, они обстебали давным-давно.
читать дальше-- Я хочу знать, почему, почему, почему слово "голубой" было так безжалостно изгнано из нашего любимого английского языка. -- Согласен с вопросом на 100%. -- Ведь это было такое приятное слово - голубой! -- Очень приятное! -- Да, а теперь его просто так не используешь. -- Верно. Простые люди, как мы с тобой, больше не могут произнести простое слово "голубой". -- В простом предложении на великом английском языке. -- Без того, чтобы люди не подумали, что ты говоришь о голубцах. Позор! -- Стыд и срам. -- А вот еще одно слово - голубец. Теперь его тоже нельзя говорить. -- Невозможно. -- Не то, что раньше. -- Постоянно! Да, но теперь. -- Теперь... -- Люди подумают, что ты имеешь в виду заднепроходца. -- Заднепроходец... -- Опять двадцать пять. -- Вот именно! -- Заднепроходец - совершенно приличное слово! -- Да! -- Я каждый день его использовал! -- И я! -- Не хотите ли пообщаться с этим заднепроходцем? -- Совершено невинный вопрос! -- Да, или: "Сейчас вернусь, дорогая, только схожу заднепроходца в ремонт сдам". -- А теперь.. -- Да уж... -- Люди решат, что ты говоришь о гомосексуалистах. -- Вот именно. -- Кстати, вот еще одно. -- Да? -- Когда ты в последний раз использовал слово "гомосексуальный" в нормальном контексте? -- А ведь это такое прекрасное слово! -- Одно из лучших! -- "Боже, Джейн", бывало, говорил я жене. "Сад этим утром выглядит так гомосексуально!" -- Верно! Прекрасное слово! -- Одно из лучших. Всегда было таким.
читать дальше-- Я бы хотел рассказать вам об этом портсигаре. Раньше он принадлежал моему деду со стороны родителей. Ему его вручила его крестная племянница как подарок в день потери девственности. Он взял его с собой во Фландрию в 1912 году, когда поехал туда на выходные. А потом в 1915, когда пошел воевать на войну. Как же поступал дед? Он хранил в нем сигареты вот таким образом. А если хотел покурить, просто доставал одну, прикуривал и закрывал портсигар. Хранил его дед здесь, в нагрудном кармане рубашки или мундира. Однажды дедушке пришлось вылезти из траншеи и вступить в бой. Его застрелил немецкий снайпер. Прямо в висок. Так что если бы дедушка носил портсигар здесь, на нем бы осталась неприятная вмятина. А я был бы жив. -- Просто потрясающе. Фантастика. -- Что? -- Значит, первая мировая война была для тебя просто шуткой? -- Да, плохо рассказанной. -- Значит, первая и вторая мировая войны были просто представлением, проводимым для твоего развлечения? -- Если на то пошло, то... да! -- Интересно, ты знаешь, каково умирать? -- Э... нет. -- Но тебя радует, что ради тебя погибли миллионы людей? -- Вряд ли ради меня. Они меня даже не знали, я тогда еще не родился. -- Они гибли за еще нерожденные поколения, то есть и за тебя. -- Да, но они ведь этого не знали? Они же не шли в бой, крича: "Давайте умрем за Стивена Фрая, который, возможно, когда-нибудь родится... -- Все, закончим на этом. Ты просто болен! -- Извините, дамы и господа. Я действительно болен. Но думаю, даже Хью не знает, насколько я болен. Дело в том, и об этом знают только ближайшие друзья Хью, что уже некоторое время он страдает от прогрессирующего ухудшения зрения. Обычно это сложно заметить. Он изучил месторасположение всей мебели и реквизита на сцене. Но так как я реально больной, сегодня я передвинул здесь все, что можно. Господи, я действительно ненормальный! Как видите, он свершено не ориентируется в пространстве. И я не понимаю, зачем это сделал. Я точно болен.
читать дальшеКогда я годы спустя сталкиваюсь с барышней, в которую был некогда сказочно влюблен, я всегда думаю одно и то же. А именно. Господи! я в тебя, конечно, не верю, но мне очень приятно, что ты не какой-нибудь мелочный ублюдок и не мстишь мне за это, а наоборот, сохраняешь меня каждый раз. Спасибо, ты беспесды реальный парень.
Сегодня фотографировал живого классика Йосефа Бар-Йосефа. Впервые в жизни слушал чистый иврит. Понял, что смутно различаю синтаксис. Запомнил слово "махазе" -- бог знает, что это такое, но мне кажется, что существительное в каком-то падеже.
В двух из трех случаев когда русскоязычный человек говорит о Фрае, он говорит о Максе Фрае. Все равно что спрашиваешь об, извините за выражение, культуре, а тебе отвечают о культуре гречихи.
Снял новую квартиру. По-прежнему в центре, с косметическим ремонтом, с более цивилизованной сантехникой, с балконом; дороже. Переезд сразу облегчил мой карман на восемнадцать синеньких. Первое, что застало меня сегодня вечером на пороге моей старой квартиры -- сложенные стопочкой: лаваш пачка макарон и пакетик майонеза сверху. А куда податься бедному еврею!