Внимание: сейчас я начну философствовать эдак в духе Батая

Вот бывает, когда долго-долго повторяешь одно и то же слово, оно как бы теряет смысл и от него остается одна только шкурка из фонем. Примерно это происходит с русской классикой, с чем я вас и.

Это весьма показательный процесс, и мне кажется, что нашей культуре пора почесать темечко на эту тему, извините за паронимию.

Во-первых, наиболее яркие и показательные персонажи русской литературы становятся героями анекдотов: Раскольников с топором, Каренина с поездом, Муму с камнем на шее. С русской классикой все это барахло из массового сознания почти никак не пересекается, да и как ему пересечься? Все эти образы настолько навязли в зубах четырем поколениям жителей нашей страны, что пятому их уже вроде и необязательно читать. Серьезно, я своими глазами видел человека, который не читал «Мертвые души». Совсем. Не открывал даже. Потому что в разговоре, когда я обмолвился, что поэма, дескать, «Мертвые души»… этот персонаж искренне меня спросил: и чо, реально стихами написано? Хотя имеет красный диплом по гуманитарной специальности. А я – будучи филологом, господа! – НЕ ЧИТАЛ МУМУ. Вот ей-богу, не читал. Ну, не случилось. Да и зачем – я же и так знал, в чем там интрига, на экзамене в случае чего вполне могу пересказать.

Во-вторых, вся классическая литература теперь уже нуждается в комментарии. Как декларировали еще сто лет назад футуристы, «Пушкин непонятнее гиероглифов», а пьедесталы наших великих классиков настолько завышены, что многим из вознесенных они просто не по размеру. Например, я не так давно обнаружил, что Тургенев просто не очень хороший писатель. В «Записках охотника» он еще ничего, а дальше – ну просто графоман. Сначала мне показалось, что я схожу с ума; но потом я почитал тургеневедческую литературу и обнаружил, что, например, Достоевский и братья Гонкуры думали про Тургенева также и вообще в грош его не ставили. А у нас теперь – попробуй, скажи, что «классик вот здесь недотянул». Да ведь съедят!

Что Некрасов довольно посредственный стихоплет, да и лицемер к тому же, я понял еще в школе; Лермонтов мне нравился. Бы. Если бы пожил подольше и наконец-то научился писать, а то, пока продерешься сквозь его подростковые выкрутасы, текст-то уже весь и кончится. У Блока очень много слабых стихотворений, а Есенин стал чем-то похожим на литератора только когда совсем допился. Из тех, которые были до Пушкина, читать без риска вывихнуть челюсть можно только Фонвизина.



Вы когда-нибудь встречали искренние школьные сочинения на тему «раскрытие образа русской смуты» или «мотив двойничества в поэзии Есенина»?



То-то же.



Нет, вне всякого сомнения, и теперь можно встретить человека, который получал настоящее удовольствие от чтения «Египетских ночей» или «Бесов». Но это уже, я полагаю, последние судороги.



А вот я бы отменил такую школьную литературу к чертям, а завел бы что-нибудь с вольной программой. Вообще у выпускника среднерусской школы к последнему классу остается ощущение, что литературы на земле в основном нигде не было. Одни только русские сидели, как проклятые, и строчили, строчили… Ну, за бугром был еще Шекспир. Он, как известно, написал ровно три пьесы. Про Гамлета с черепом, про распущенных подростков и про маньяка, который всех душит, душит и душит.

А мы потом удивляемся, откуда берутся придурки, верящие, что русские населяли землю прежде Адама. И начинается земля, «как известно, от Кремля».



Нельзя зацикливаться, нельзя принуждать, нельзя насильно заставить всех людей от 7 до 17 лет думать как думали писатели в одной стране в одном веке. Если человек вешается от Островского, это не означает, что такой вот он обскурантист. Может быть, он бы зафанател от Джона Донна. Или от Данилы Давыдова. Вы видели где-нибудь школу, где бы преподавали Данилу Давыдова?