Двенадцатое мая. Это был довольно занимательный день моей жизни. Я в живую, вот своими собственными глазенками видел Ростроповича. Да, того самого, который за руку здоровался с Шагалом и у себя под диваном прятал Солженицына. И еще который виолончель. Легенда музыки и русской советской интеллигенции.
Голубая гостиная оперного, растяжка, повествующая о том, что у нас на носу Собиновский, за столом сидит Мстислав Леопольдович, по левую руку – министр культуры области Брызгалов, по правую – дама из аппарата по фамилии Старшова с весьма фиолетовыми волосами. Вокруг, полукругом – журналисты, журналисты, фотографы и массовка из министерства культуры – все с квадратными глазами. Двое журналистов, перебивая друг друга, задают кретинские вопросы. Остальные явно пришли не за этим. Большинство (и я с ним) пришли ПОСМОТРЕТЬ.
Я ждал, что это будет откровением, чудом, и пр., и пр. Но с удивлением обнаружил, что Ростропович вблизи очень мало отличается от Ростроповича за пультом или Ростроповича на экране. Только там, с дистанции, он кажется человеком-гигантом, а здесь, на одном со мной уровне пола он оказался стройным старичком, который в юности, вероятно, был чуть меня повыше, а теперь стал чуть меня пониже. Его экранность никуда не делась. С ним разговаривали, инстинктивно сгибаясь в поклоне, за ним ходили на полусогнутых, и он принимал все как должное. Да, я велик. Да, так все и задумано.
И еще я увидел, что он чем-то похож на меня. ммм, у меня пока не такая мания величия, чтобы считать себя схожим с Ростроповичем, я имел в виду, что он похож на то, каким я бы хотел видеть себя в самом, наверное, идеальном идеале. Необходимо иметь немалое мужество, чтобы прятать Солженицына, отказываться от гражданств и проделывать иные трюки с политикой, из которых не всякий выйдет живым. Как у БГ – «я вышел элегантно сухим из воды и немедленно нашел, с кем здесь выпить». Я увидел человека абсолютно успешного, с безукоризненными манерами, который в известной мере плевать хотел на все, что происходит вокруг, который понимает, что одряхлел и скоро умрет, но ему и на это в известной степени плевать, потому что он уже поиграл со смертью как следует, так и Бог с ней. Но между нами есть большая разница. Я злой, и я останусь злым, даже если буду и впредь совершенствовать свои манеры, а он не зол нисколько. Он отнюдь не лапушка и на репетициях вгонял оркестр и минкульт в инфаркты не единожды, он капризен и категоричен как Рихтер, но не зол нисколько. Просто нету у него такого гена. Музыканты всегда очень высокомерны, это я уже понял.
Ну, еще мне было, конечно, интересно, заметит он меня тем или иным образом, или нет. Не заметил. Мне даже автографа не досталось – я, как всегда, женщин вперед пропускал. Прошел буквально в полушаге от меня, даже не посмотрел, хотя я был одет еще вычурней министра – на том был просто более-менее удачный костюм, а на мне костюм-тройка. Ни фига. Ну ладно, как говорится, «ничего, как-нибудь впоследствии я им тоже не пригожусь» (с).