Этот текст я делал долго

[Nick-Luhminskii]

и специально для дневника. Текст относится к научно-непопулярным, однако пафос его именно публицистический. Вот такая, знаете ли, у моей науки судьба.

Или таков мой характер.



Как назвать советскую методологию в литературоведении? Марксизм все-таки историко-экономическая концепция, в литературоведении ее и быть-то по сути не могло, несмотря на обширные цитирования "отцов церкви". Итак, не марксизм.



Я читал много работ по классификации и периодизации, но не встречал ни одного имени которое историки науки дали бы совку. Как может называться метод, сущностно заключающийся в подробном, но бездарном пересказе текста? Как назвать научный метод, чья соль состоит в том, чтобы употребить словосочетание "творческий гений русского народа"? Я бы назвал этот метод дурацкой тратой времени, но сие не катит как термин, поэтому мой диагноз - "идеологизм".



Итак, фольклористы-идеологисты годами склоняли одну и ту же ыразу, прикладывая ее к разным текстам, и никому от них, в общем-то, вредно не было. В конце концов, их власть распространялась не дальше предисловий к сборникам кастрированных былин, а предисловия, как известно, нужны, чтобы перед экзаменом не читать книгу целиком. Пересказ получался порой своеобразный. Многие поколения читали о демократическом образе Ильи Муромца и буржуазном Соловье-Разбойнике, но были счастливы, и Бог с ними.



С тех пор, как я это понял, мне уже не так обидно, что литературоведы на нашей кафедре остаются нищими, ведь зарплата должна быть пропорциональна полезности работы.



Так вот, все это, конечно, удручающее зрелище, но я был уверен, что идеологизм закончился естественным образом с окончанием эпохи, и все, больше этой ерунды не будет. Труды фольклористов и литературоведов, которые стали появляться в последнее время, меня в том убеждали.

Но.

Не так давно я оказался в довольно интересной ситуации: столкнувшись с идеологизмом в живом его проявлении, я должен был как-то отреагировать. Возражать? Но сама по себе антикварность метода делала его таким уязвимым, что по началу я постеснялся. Представления о добре и зле, понимаемые как наши = хорошие, они = плохие буквально уже на исходе 2006 года от РХ при мне назвали удовлетворительным научным критерием. Так возражать или нет?



Я тогда не возразил, все-таки постеснялся. Но в литературоведении уже давно начали существовать толпы, фигурально выражаясь, других, более жизнеспособных методологий. Я хочу поговорить об этом



Наше время очень нуждается в понимании того, что добра и зла не существует. Свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого - и все, и не надо никаких заповедей. Мы вернемся с войны только тогда, когда поймем, что воевали сами с собой. Илья Муромец и Соловей-Разбойник - два отморозка, не поделившие данную дорогу как сферу влияния. МЫ должны либо изящно уклониться от насилия, либо не отрицать совершенных нами злодеяний. Идеология - не доблесть. На свой понт мы врага не возьмем, у него есть свой. Идеология - обычный самообман. Да, я не знаю, во что я упрусь спиной, отходя от привычных схем мироздания все дальше и дальше - но вижу я их все лучше и лучше, а значит, продолжаю удаляться.



Знаете, я замечаю, что планетка перенаселена. Во времена архаики (привет Леви-Брюлю) людей было так мало, а всего остального вокруг них - так много, что они, едва отличив себя от дерева или камня, уже в ужасе сбивались в кучку и жаждали только одного: потеснее сбиться. Устанавливали свои маленькие дурацкие законы, блюдущие их одинаковость. Сейчас говорят - "идентичность", и иногда даже считается, что это хорошее слово. А на самом деле - просто одинаковость. Малейшее отличие - и иди сдохни.



Мы продолжаем соблюдать некоторые их этих законов, а ведь планета уже перенаселена, слишком много людей, слишком мало всего остального. А мы продолжаем. Очень глупо. Вот.