Одна из причин, по которой оккупация Крыма стала очень печальным событием лично для меня — после снятия оккупации неизбежен великий исход русского языка из этих земель. Языковой прозелитизм успешен, когда язык несет ощущение, будто выучишь его — и станешь в самом простом, материальном смысле богаче. Поэтому английский язык проникает везде как жидкость. Поэтому, какими бы шоколадными торговыми партнерами ни казались нам монголоиды в блеклых поношенных ветровках и как бы ни было их много, китайский язык остается аутсайдером.
Раньше в Крым ездили редкие представители русскоговорящего среднего класса (тот же средней упитанности я), светили длинным рублем и покупали нарисованными дельфинами картины за тысячи гривен. Теперь в Крым пришла российская нищета, и вряд ли после нее останется хоть один дорожный указатель с русскими словами. Язык нищеты никому не нравится, и потому он просто исчезнет — вначале из табличек, вывесок, ценников и афиш, потом — из разговоров. И русские туристы будут спрашивать у продавцов пахлавы по-английски, какими языками те владеют, прежде чем сделать заказ.
Именно поэтому я сейчас пытаюсь перевести на украинский язык Волошина — чтобы будущие жители Крыма могли его слышать.