Когда я думаю, какой смысл в маниакальных поисках ереси в христианской церкви до разделения на восточную и западную, я почти готов признать склочность церковников в качестве непобеждаемого умом чуда. Какой в этом смысл, я наверняка не знаю до сих пор, но у меня есть несколько гипотез.
1. Догматика, признанная «православной», специально избегает всякого «здравого смысла». Всякая попытка определения бога заканчивается образованием новой ереси, т.е. на «еретический вопрос» «бог – это ***?» следует вероопределение: «бог – это НЕ ***». А запрет на объективное суждение означает запрет на полемику.
2. Христианству оказалось необходимо чувство исключительности. Чувству исключительности необходимы «доказательства от противного» — чудеса и идейные противники. Идеальной схемой доказательства был подвиг Илии, который проводил полевые испытания Саваофа в свете сравнительного анализа его с Ваалом. Испытание божества, которое вызывает дождь, было наглядным, но архаичным. Для христианства характерен сюжет о военной выгодности христианства: «белые начинают и выигрывают» = «языческий владыка принимает христианство и побеждает». Впервые эта схема была обкатана на св. Константине и впоследствии применена к некоторым европейским королям. В действительности ничего подобного, скорее всего, не происходило, в пользу чего свидетельствует в первую очередь частотность и клишированность сюжета — жизнь все-таки разнообразнее. Возвращаясь к теме борьбы против еретиков: хронологически зарождение и отверждение ересей происходит тогда же, когда формируются представления о чудесах. Чудеса имеют место и смысл в том случае, если на сцене есть лицо сомневающееся. Еретики были необходимы христианству в качестве антагонистов, благодаря которым можно посмотреть на себя со стороны и восхититься собственными свойствами.
3. Христианство функционировало по принципу тоталитарной системы, которая не живет без врагов народа. И точно также христианская революция пожирала своих детей; лично мне особенно памятен пример Оригена, который храбро противостоял наблюдающему закат своего мира Цельсу, — но не прошло и трех веков, как Ориген был сам объявлен знатным ересиархом.
4. Наверное, впервые в мировой истории с возникновением христианства возник феномен фантомной нетерпимости. Нетерпимость понятна, когда она имеет материальные основания. Нетерпимость двух соседних племен нормальна. Нетерпимость национального элохима вроде еврейского Яхве вполне оправданна. У этой нетерпимости есть тело — единый этнос. А вот идея, наделенная нетерпимостью, но лишенная тела, — это те сапоги всмятку, на которых заваривается государственная идеология многонациональной империи. Сама по себе нетерпимость является фантомом, она не обещает хорошей жизни ни избранному народу, ни даже социальному слою. По сути своей фантомная нетерпимость абсурдна. Ведь как по-христиански было бы сказать: да хрен с вами, братья, читайте ваше филиокве как вам удобнее, и давайте к нам, мы тут уже и колбасу порезали. Нетерпимость цементирует общество, состоящее из самых разнородных элементов, но, анализируя эту общность, мы никогда не поймем, кому же эта нетерпимость была выгодна. От нее остаются в проигрыше все, кроме идеи целостного христианского государства. Количество лиц, заинтересованных в сборе ценностей с населения, удваивается: военно-административную систему дублирует система епархий и епископств, а в результате не только налоговое бремя становится тяжелее, но и чувства сборщиков омрачаются соперничеством ведомств. Военная система не становится лучше, даже жизнь императора не становится безопаснее — однако престиж государства поднимается неимоверно. В результате — славнейшая и могучая империя, в которой не дай бог родиться. Хорошо только фантому нетерпимости, который обслуживает сам себя и не позволяет вернуть жизнь в мирное русло.
5. С точки зрения психологии религия, особенно та, для которой мистический, духовный аспект необыкновенно важен, апеллирует к такому состоянию сознания, которое не посещало, наверное, только совершенно невезучих людей. Чувства, описываемые только поэтическими словами, обычно являются нормальной реакцией организма на внешние изменения. Я помню у себя несколько случаев ощущения непреложного счастья и априорного понимания законов устройства мира, — они были вызваны эндорфиновой атакой при возрастающем солнечном дне на фоне умеренного авитаминоза после затяжной органической депрессии. Человека менее подготовленного подобные состояния могут застать врасплох. Так вот, подобного рода индивидуальные состояния отличаются невыразимостью, которую христианская церковь пытается имитировать средствами репрессий.