Английский язык, конечно, не виноват в том, что я сегодня не обедал, но все равно это жестко -- непообедавшему человеку в рыло: Anton Chekhov. Каких, к дьяволу, чеков?! Вот так случись что -- меня тоже через букву
к напишут?!
Ладно. Там, где Фрай говорит об Оскаре Уайльде -- там все привычно, он все время о нем говорит. Но когда начинает о Чехове, становится очень интересно.
мой пиривот (небольшой кусочек)мой пиривот
"Все, что мы думаем, будто знаем о человеке -- неправда.
Например, Чехов. Жестокий. Русский. Мрачный. Совершенный. Холодный. Меланхоличный. Скорбный. Склонный к самоуничтожению. Трагический.
Вот это правильно написано: сперва жестокий, потом русский. Это совершенно верно. Если обо мне напишут так же, я согласен в нагрузку получить даже букву к.
Вроде все правильно, нормальный такой русский. Но на самом деле неправильно все. Чехов был в первую очередь комическим артистом своего времени. Если под комическим мы подразумеваем нечто большее, нежели грубые шутки, фарс или фельетон.
(фрагмент перевода был неправильный, более точная версия -- в комментах)
Разумеется, многие разделяют эти чувства -- и конечно, мне нравится думать, что я из их числа -- но 99 % нас сентиментальны. Чехов и уникален тем, что при всем своем оптимизме, человечности и способности к сочувствию не был сентиментальным. Его взгляд, очевидно, лишен жалости, и потому эффект от его историй противоположен. Возможно, все потому что Чехов был врачом. Можно предположить во всем, чем он занимался, он был в первую очередь врачом, и только во вторую -- писателем. исчо пиривотисчо пиривот. Зеленым цветом -- это реплики переводчика, то есть меня. А для начала хочу сказать, что одна вещь (кроме дремучести по части английского, разумеется) сильно мешает мне переводить Фрая: там, где он говорит "я", мне неловко говорить "я", поэтому все фразы с личными оборотами я буду пересказывать своими словами, говоря о Фрае в третьем лице.
Возможно, то, что связывает работу этих двоих исключительных писателей (Уайльда и Чехова) -- это качество, которые однажды было названо, без смущения (я бы сказал -- "извините за выражение"), красотой души.
Волшебные сказки Оскара Уайльда продолжают оказывать то же воздействие на воображение и чувства, какое они оказывали, когда он читал их своим детям в 1880-е. Написанные с поэтической глубиной и расцвеченные остроумием, которым автор так запомнился, его рассказы сочетают мудрость притчи с драматическими коллизиями. (Тут Фрай говорит, что любит это дело с детства, и до сих пор возвращается в детство, когда это читает. И еще говорит, что когда он записывал сказки в виде аудиокниги, некоторые вещи было тяжко читать вслух).