Восхитительная история о том, что такое Фотография с точки зрения Барта.
Варнинг: равнодушным к проблемам фотографии и постмодернизма это лучше не читать.
читать дальше
В его время фотография еще была пересечением химии и физики, о чем Барт пишет в большой важностью, а вот теперь все, каюк, одна сплошная математика. И, как мне представляется, это гораздо ближе к постижению сущности предметов: химия и физика (по которым в школе у меня всегда было нечто вроде двойки) способны дать всего лишь приблизительное представление о предмете, которое к тому же фатально зависит от проявки; математика холодна и совершенна, она, так близко прикасаясь к музыке и поэзии, — она сразу должна была стать феноменологической основой фотографии.
И чем дальше я читаю, тем больше понимаю, как такая пошлая в общем-то вещь, как научный прогресс, прогибает под себя философию. Как некое открытие Барт предлагает воспринять то, что в фотографии для него важно: если это заснято, значит, оно действительно существует. Живопись, дескать, питается химерой, а фотография дает определенную вескую гарантию существования своего референта (я правильно употребил это слово, да?). О да, ничего не знал Барт о фотошопе…
Правда, в качестве одного из примеров для этой своей мысли Барт приводит пример фотографию Аведона «Уильям Кэсби, родившийся рабом». Эта фотография довольно доходчиво объясняет, что вот он человек, который правда родился еще в южноштатном рабстве, а стало быть, рабство – это историческая действительность, отстоящая от нас не так далеко. Тут уж мне крыть нечем – раба из не-раба в фотошопе не сделаешь.
Барт открыл одну забавную вещь, могущую собственно и сделать фотографию отдельным и необходимым видом искусства: он открыл существование studiumа и punctumа, которые в его понимании суть вещи противоположные. Если своими словами, то studium – это самоочевидная информативность фотографии: посмотрели, увидели, приняли к сведению. То есть фотография каталогизирует для меня объект и сообщает мне о его свойствах, что, конечно, полезно, но Барта, который по определению уже все в этой жизни видел, studium не колышет. Его колышет punctum, то есть некое ранящее острие фотографии. По сути своей это обычно деталь, которая заставляет задумываться, сопереживать и т.д. По идее Барта, punctum практически нереально поместить в фотку нарочно, потому что все равно ничего не выйдет, а выйдет одна пошлость. (это к вопросу о том, что такое хорошо в фотографии и что такое плохо).
Дочитав книгу до середины, я понял, что не знаю о фотографии ничего, поэтому и сказать мне на этот счет ровным счетом нечего. Я фотограф-любитель и люблю фотографировать в основном три вещи: архитектуру, облака и себя, причем всегда пребываю в поле studiumа, потому что фотографируемые предметы интересуют меня прежде всего как коллекционера.
Одно из главных чудес фотографии (по Барту) – та штука, которую она (фотография) проворачивает со временем. Упрощенно: берем фотку, сделанную в 18(лохматом) году. На фотке все изображенные выглядят прекрасно, а на самом деле все умерли. Прикол? Прикол. Это безобразие (размышления о смерти в обществе потребления суть безобразие) во многом снимаются множественными «фото из журналов». Это Барт говорит, а я подтверждаю. Смертна ли девушка Алена Федорова с крупными наивными губами, которая так хорошо выглядит при макияже и в одежде, которую она рекламирует? Я полагаю, что она побессмертнее многих будет. Если сфотографировать ее утром, например, после дня рождения, когда она еще не успела накраситься – возможно, она будет более смертной. А на фото в журнале – нет, ибо ретушь и баланс белого бессмертны, а отлепить ее на фото от этих величин уже невозможно. Здесь мы отказывается перед малоприятным выбором: либо признать девушку Алену Федорову бессмертной игрой света и тени, либо отстоять ее биографию, в которой, я полагаю, будет присутствовать вторая дата. Я полагаю, что проблема лежит только и исключительно в сфере восприятия, поэтому никакого противоречия здесь нет. Сейчас все объясню. Сегодня Алена Федорова фотографируется для модного журнала в ярко-розовом, например, платье. Мы узнаем ее и говорим: да! это та самая Алена Федорова, которую мы помним еще в изумрудно-зеленом платье из прошлого номера! И мы понимаем, что она действительно бессмертна. А вот послезавтра началась вторая мировая война, и вот уже Алену Федорову, без всякого баланса белого, без макияжа, без розового платья, а может, даже без зубов ведут в концлагерь. Мы никогда не узнаем, что случилось с той самой Аленой Федоровой, которую мы помнили. Жанр, условия, угол восприятия меняют в фотографии абсолютно все, поэтому я не чувствую никакого противоречия между смертью и бессмертием. Всего лишь жанр – никакого коренного свойства фотографии вообще, фотографии как таковой.
В конце концов Барт говорит, что фотография на самом деле – это шиза. Но окружающая культура пытается эту шизу куда-нибудь пристроить – сделать из фотографии искусство из ширпотреб какой-нибудь. Барт призывает оставить шизу в покое и наслаждаться ею.
Что я могу сказать? Я бы, конечно, поступил точно так же, как Барт. В конце концов мне так давно не встречалось ничего похожего на добротное безумие, что уже в конце концов и пора бы.
Варнинг: равнодушным к проблемам фотографии и постмодернизма это лучше не читать.
читать дальше
В его время фотография еще была пересечением химии и физики, о чем Барт пишет в большой важностью, а вот теперь все, каюк, одна сплошная математика. И, как мне представляется, это гораздо ближе к постижению сущности предметов: химия и физика (по которым в школе у меня всегда было нечто вроде двойки) способны дать всего лишь приблизительное представление о предмете, которое к тому же фатально зависит от проявки; математика холодна и совершенна, она, так близко прикасаясь к музыке и поэзии, — она сразу должна была стать феноменологической основой фотографии.
И чем дальше я читаю, тем больше понимаю, как такая пошлая в общем-то вещь, как научный прогресс, прогибает под себя философию. Как некое открытие Барт предлагает воспринять то, что в фотографии для него важно: если это заснято, значит, оно действительно существует. Живопись, дескать, питается химерой, а фотография дает определенную вескую гарантию существования своего референта (я правильно употребил это слово, да?). О да, ничего не знал Барт о фотошопе…
Правда, в качестве одного из примеров для этой своей мысли Барт приводит пример фотографию Аведона «Уильям Кэсби, родившийся рабом». Эта фотография довольно доходчиво объясняет, что вот он человек, который правда родился еще в южноштатном рабстве, а стало быть, рабство – это историческая действительность, отстоящая от нас не так далеко. Тут уж мне крыть нечем – раба из не-раба в фотошопе не сделаешь.
Барт открыл одну забавную вещь, могущую собственно и сделать фотографию отдельным и необходимым видом искусства: он открыл существование studiumа и punctumа, которые в его понимании суть вещи противоположные. Если своими словами, то studium – это самоочевидная информативность фотографии: посмотрели, увидели, приняли к сведению. То есть фотография каталогизирует для меня объект и сообщает мне о его свойствах, что, конечно, полезно, но Барта, который по определению уже все в этой жизни видел, studium не колышет. Его колышет punctum, то есть некое ранящее острие фотографии. По сути своей это обычно деталь, которая заставляет задумываться, сопереживать и т.д. По идее Барта, punctum практически нереально поместить в фотку нарочно, потому что все равно ничего не выйдет, а выйдет одна пошлость. (это к вопросу о том, что такое хорошо в фотографии и что такое плохо).
Дочитав книгу до середины, я понял, что не знаю о фотографии ничего, поэтому и сказать мне на этот счет ровным счетом нечего. Я фотограф-любитель и люблю фотографировать в основном три вещи: архитектуру, облака и себя, причем всегда пребываю в поле studiumа, потому что фотографируемые предметы интересуют меня прежде всего как коллекционера.
Одно из главных чудес фотографии (по Барту) – та штука, которую она (фотография) проворачивает со временем. Упрощенно: берем фотку, сделанную в 18(лохматом) году. На фотке все изображенные выглядят прекрасно, а на самом деле все умерли. Прикол? Прикол. Это безобразие (размышления о смерти в обществе потребления суть безобразие) во многом снимаются множественными «фото из журналов». Это Барт говорит, а я подтверждаю. Смертна ли девушка Алена Федорова с крупными наивными губами, которая так хорошо выглядит при макияже и в одежде, которую она рекламирует? Я полагаю, что она побессмертнее многих будет. Если сфотографировать ее утром, например, после дня рождения, когда она еще не успела накраситься – возможно, она будет более смертной. А на фото в журнале – нет, ибо ретушь и баланс белого бессмертны, а отлепить ее на фото от этих величин уже невозможно. Здесь мы отказывается перед малоприятным выбором: либо признать девушку Алену Федорову бессмертной игрой света и тени, либо отстоять ее биографию, в которой, я полагаю, будет присутствовать вторая дата. Я полагаю, что проблема лежит только и исключительно в сфере восприятия, поэтому никакого противоречия здесь нет. Сейчас все объясню. Сегодня Алена Федорова фотографируется для модного журнала в ярко-розовом, например, платье. Мы узнаем ее и говорим: да! это та самая Алена Федорова, которую мы помним еще в изумрудно-зеленом платье из прошлого номера! И мы понимаем, что она действительно бессмертна. А вот послезавтра началась вторая мировая война, и вот уже Алену Федорову, без всякого баланса белого, без макияжа, без розового платья, а может, даже без зубов ведут в концлагерь. Мы никогда не узнаем, что случилось с той самой Аленой Федоровой, которую мы помнили. Жанр, условия, угол восприятия меняют в фотографии абсолютно все, поэтому я не чувствую никакого противоречия между смертью и бессмертием. Всего лишь жанр – никакого коренного свойства фотографии вообще, фотографии как таковой.
В конце концов Барт говорит, что фотография на самом деле – это шиза. Но окружающая культура пытается эту шизу куда-нибудь пристроить – сделать из фотографии искусство из ширпотреб какой-нибудь. Барт призывает оставить шизу в покое и наслаждаться ею.
Что я могу сказать? Я бы, конечно, поступил точно так же, как Барт. В конце концов мне так давно не встречалось ничего похожего на добротное безумие, что уже в конце концов и пора бы.
вот! подписываюсь!=)