В творящемся вокруг нас пиздеце есть нечто если не хорошее, то занимательное: появляются новые слова, смыслы которых нельзя подсмотреть в словаре, но есть шанс их туда вписать. Можете считать меня мечтателем, но я думаю, что поиск устойчивых определений поможет остановить хаос.
В первую очередь это злые слова. Борясь против кириархата, люди прогрессивные советуют не использовать термины ненависти, обесценивания и пренебрежения, но мне это кажется плохим путем.
Я люблю слово "ватник". В первую очередь за то, что оно вместе со своим антонимом "национал-предатель" позволяет мне хотя бы в какой-то мере отделить себя от коллективного российского греха. Во вторую — за то, что "ватник" помогает дать определение новой категории социальных признаков, отличных от принадлежности к классу/сословию или партии. В РСД говорят, что слово "ватник" унижает людей по социальному признаку, но я полагаю, что они крупно ошибаются. Ватник не имеет ничего общего с имущественным положением и мало общего с формальным образованием. Ватник не угнетен. Более того, он сейчас в тренде. Чтобы состоять в нынешнем российском истеблишменте, необходимо демонстрировать ватные качества. Я поручусь, есть немало людей, которые демонстрируют их искренне и с удовольствием. Есть, скажем, Фатеев Максим Альбертович, и бизнесмен, и чиновник; никак не угнетенный, но притом — плотненько набитый плюшевый мишка, 100% коттон. Представлены в истеблишменте и такие, кто не ватен от природы, но в страхе за свое положение стыдливо предъявляет горстку тополиного пуха, вспененный сахар и другие суррогаты. Во времена моего прадеда, чтобы отвести от себя подозрения, требовалось владеть искусством сморкания в скатерть. Сейчас мы видим похожую историю.
Мне нравится линейка смыслов в синонимах "Новороссия — ЛНР-ДНР — Луганда-Донбабве". Важная задача неологизмов — экономия языковых средств. Видишь в тексте "Новороссия", и уже портрет автора понятен, а ты как читатель готов к остальным проявлениям авторской орфографии.
Мне нравится слово "укроп", оно обнажает национализм говорящего. Мне нравятся и колорад, и бЭндеровец, и оплаченец, и рашист, и все другие кровавые каламбуры. Война хорошо создает новые слова. Я думаю, она делает это в попытке остановиться.
В первую очередь это злые слова. Борясь против кириархата, люди прогрессивные советуют не использовать термины ненависти, обесценивания и пренебрежения, но мне это кажется плохим путем.
Я люблю слово "ватник". В первую очередь за то, что оно вместе со своим антонимом "национал-предатель" позволяет мне хотя бы в какой-то мере отделить себя от коллективного российского греха. Во вторую — за то, что "ватник" помогает дать определение новой категории социальных признаков, отличных от принадлежности к классу/сословию или партии. В РСД говорят, что слово "ватник" унижает людей по социальному признаку, но я полагаю, что они крупно ошибаются. Ватник не имеет ничего общего с имущественным положением и мало общего с формальным образованием. Ватник не угнетен. Более того, он сейчас в тренде. Чтобы состоять в нынешнем российском истеблишменте, необходимо демонстрировать ватные качества. Я поручусь, есть немало людей, которые демонстрируют их искренне и с удовольствием. Есть, скажем, Фатеев Максим Альбертович, и бизнесмен, и чиновник; никак не угнетенный, но притом — плотненько набитый плюшевый мишка, 100% коттон. Представлены в истеблишменте и такие, кто не ватен от природы, но в страхе за свое положение стыдливо предъявляет горстку тополиного пуха, вспененный сахар и другие суррогаты. Во времена моего прадеда, чтобы отвести от себя подозрения, требовалось владеть искусством сморкания в скатерть. Сейчас мы видим похожую историю.
Мне нравится линейка смыслов в синонимах "Новороссия — ЛНР-ДНР — Луганда-Донбабве". Важная задача неологизмов — экономия языковых средств. Видишь в тексте "Новороссия", и уже портрет автора понятен, а ты как читатель готов к остальным проявлениям авторской орфографии.
Мне нравится слово "укроп", оно обнажает национализм говорящего. Мне нравятся и колорад, и бЭндеровец, и оплаченец, и рашист, и все другие кровавые каламбуры. Война хорошо создает новые слова. Я думаю, она делает это в попытке остановиться.
А ты оптимист.
И у меня к вам просьба, не обращайтесь ко мне на ты, я вам этого не разрешал.
сонЦ., мы это неминуемо узнаем.
Я сильно подозреваю, что новые слова вводятся для дегуманизации оппонента.
Вторая Конголезская и тамошние "тараканы" в пример.
Если вы, конечно, слышали о самой страшной бойне со времен Второй Мировой, с десятью миллионами трупов в итоге.
Произошедшей меньше десяти лет назад.
как-то так