У Фромма есть (один) недостаток: он верует в существование добра и зла. Все его построения полярны: добро и зло носят у него наименования биофильности и некрофильности, самостоятельности и симбиотического инцеста. Он использует ярко-выраженных антигероев его современности, Сталина и Гитлера, в качестве примеров качеств, которые он называет отрицательными, а также сходу допускает, что курить и соблазнять женщин плохо, на ходу подгоняя для своей мысли обоснования. Лично я полагаю, что исследователь, который так спокойно ставит себя в зависимость от таблоидных примеров и христианских благоглупостей, не может кого бы то ни было научить тому, чему он хочет научить — свободе.
Свобода не имманентна природе человека. Последующим поколениям мы будем казаться рабами на галерах и личинками человеков, потому что мы сами сейчас не можем себе даже вообразить, от чего мы несвободны на данный момент. Свобода — это возможность делать то, что хочется, исключая то, что несет в себе объективную угрозу жизни, здоровью, достоинству и имуществу других людей. Доказывать, что человек курящий (в частности) или человек грешный (вообще), — несвободны — значит списывать из дурного катехизиса. Несвободен человек, которому могут запретить курить под тем или иным предлогом. Человек, который курит, потому что хочет курить, или не курит, потому что хочет не курить — свободны в равной мере. Фромм утверждает, что курить или не курить нам велят тайники нашего сознания, на что я могу сказать вполне твердо: таких тайников не существует. Человек изначально знает о себе все, что ему необходимо — он может только называть свои лже-тайники приятными лично ему именами. Так, гражданин, не способный выстраивать длительные приятные отношения с сексуальными партнерами, сам себя будет называть «одиноким волком» или «непонятым романтиком»; психиатр будет называть его каким-нибудь орально-фиксированным инфантилом. Речь идет об одном и том же, только сам человек предпочитает подать себя в максимально выгодном свете (это жизненно необходимо, ему же приходится кадрить все, что движется), а психиатр пытается наградить больного как можно более тяжелой болезнью, чтобы выпятить собственную профессиональную значимость. На самом деле описываемый донжуан — просто донжуан, и все, и сам он это знает без всякого психиатра.
Но вернемся к понятию греха — греха, который якобы делает человека несвободным. Для начала мне бы хотелось разобрать саму концепцию греха. Она пришла к нам от иудеев, и, возможно, имеет интонационные подкрепления в аналогичных понятиях других языков. Иудейский «грех» означает «уклонение от Пути», где «Путь» — не буддийский (ое) Дао, а комплекс правил и руководств, составляющий еврейское обычное право и носящий комплексный религио-бытовой характер. Иудейское слово «грех» древнее классической иудейской религиозной концепции, в которой «грех» — оскорбление бога. Эта концепция зарождалась в то время, когда рацио выстраиваемых отношений между людьми в группе было сложно урегулировать, поэтому фигура бога, против которого можно согрешить, помогала выстраивать усредненную линию поведения, не зависящую от сиюминутный условий. Иначе говоря, даже если в конкретной конфликтной ситуации не оказывалось пострадавших, но в другой похожей ситуации пострадавшие быть могли или косвенно страдала вся группа, пострадавшим назначался абстрактный, но объявляемый всемогущим бог. Созданная тогда концепция греха была необходимой на тот момент, но теперь устарело, и ее удаление с корабля современности принесет облегчение человечеству, много лет страдающему от нее просто так.
Но каким же образом отклонение от правил делает человека несвободным? Фромм оперирует понятием инерционности: совершая добрые дела (фактически — приобретая полезные привычки), мы «умягчаем» свое сердце и в дальнейшем совершаем больше добра, что делает нас свободнее творить добро. Совершая плохие поступки, мы приобретаем плохие привычки и наше сердце «ожесточается». Поэтому мы становимся скованы злом, зло порабощает нас, и это делает нас несвободными. Понятно, все дело в инерционности. Дурные примеры наркоманов или игроманов, которые теряют человеческий облик, потакая своим привычкам, может навести на мысль о справедливости такого высказывания. Тот факт, что привычка любить врагов своих или раздавать имущество бедным не помогает обзавестись наркотической зависимостью, может натолкнуть на мысль, что человек, постоянно и легко совершающий добрые поступки — свободен. Однако, что мы видим на горизонте человека, подвизающегося на ниве хороших поступков? Перед ним всегда есть четкий перечень того, что велит или не велит его сиюминутная духовная мода. Благочестивый мусульманин может курить, благочестивый православный вряд ли это себе позволит. Благочестивый старообрядец не позволит себе также ни чая, ни кофе, ни утренней газеты, на что благочестивый православный, которому до всего есть дело, не преминет указать ему как на своего рода соблазн и гордыню. В XIX веке благочестивый россиянин не позволит себе усомниться в деловых и управленческих качествах самодержца, а то время как в XXI веке россиянин (формально) может даже участвовать в его выборах. Итак, перечень подвижен, но в сознании благочестивого человека он должен быть закреплен намертво, иначе не сможет возникнуть та самая благая привычка, в которой и есть святость. И где здесь свобода? Свобода кроется в альтернативах. Мы не можем себе даже вообразить совершенного набора альтернатив, поэтому можем быть только ситуативно свободны.
Все, что влияет на нас извне — сковывающие факторы. Несвободен тот, для кого имеет значение мнение его родственников. Не свободен и тот, кто не имеет возможности жить в любой понравившейся части света и говорить на тамошнем языке. Не всем даны условия свободы — родственники, от которых можно отмахнуться без ущерба для целостности зубов, или достаточно богатые предки, чтобы купили домик там, где нравится, и нанимали репетиторов по всем языкам. Ментально свободного человека тоже, как лично мне ни прискорбно, не существует. Это всего лишь лестное прозвище, которое в реальном мире ничего не означает. Карбонарий вроде меня может объявлять, что свободно мыслящий — это я, потому что мое мнение чихать хотело на мнение большинства, равно как и чихать хотело на то, совпадает оно с мнением большинства, или нет. Какой-нибудь строгий отец может похвалить юную дочку за то, что она не пользуется косметикой и не носит мини-юбки, следовательно, не зависит от мнения большинства и свободна ментально, — а спустя пару лет, когда выяснится, что девочка предпочитает такой стиль, потому что она просто активная лесбиянка, будет метать гром и молнии и обвинять ее в подверженности влиянию современной гомосексуальной пропаганды, и, как следствие, в несвободном стиле мышления. Получается, такой отец свободным считает такое мнение, которое приятно лично ему. Я не хочу быть как он, поэтому загодя откажу себе в такой красивой побрякушке, как ярлычок «свободно мыслящего». А поскольку я вынужден от него оказаться, то упраздняю его вовсе как категорию, существование которой объективно не доказано.
С горячим приветом шаблонно мыслящему Фромму,
Злой Ник.
P.S. Добра и зла тоже не существует.
Еще раз с приветом,
Свобода не имманентна природе человека. Последующим поколениям мы будем казаться рабами на галерах и личинками человеков, потому что мы сами сейчас не можем себе даже вообразить, от чего мы несвободны на данный момент. Свобода — это возможность делать то, что хочется, исключая то, что несет в себе объективную угрозу жизни, здоровью, достоинству и имуществу других людей. Доказывать, что человек курящий (в частности) или человек грешный (вообще), — несвободны — значит списывать из дурного катехизиса. Несвободен человек, которому могут запретить курить под тем или иным предлогом. Человек, который курит, потому что хочет курить, или не курит, потому что хочет не курить — свободны в равной мере. Фромм утверждает, что курить или не курить нам велят тайники нашего сознания, на что я могу сказать вполне твердо: таких тайников не существует. Человек изначально знает о себе все, что ему необходимо — он может только называть свои лже-тайники приятными лично ему именами. Так, гражданин, не способный выстраивать длительные приятные отношения с сексуальными партнерами, сам себя будет называть «одиноким волком» или «непонятым романтиком»; психиатр будет называть его каким-нибудь орально-фиксированным инфантилом. Речь идет об одном и том же, только сам человек предпочитает подать себя в максимально выгодном свете (это жизненно необходимо, ему же приходится кадрить все, что движется), а психиатр пытается наградить больного как можно более тяжелой болезнью, чтобы выпятить собственную профессиональную значимость. На самом деле описываемый донжуан — просто донжуан, и все, и сам он это знает без всякого психиатра.
Но вернемся к понятию греха — греха, который якобы делает человека несвободным. Для начала мне бы хотелось разобрать саму концепцию греха. Она пришла к нам от иудеев, и, возможно, имеет интонационные подкрепления в аналогичных понятиях других языков. Иудейский «грех» означает «уклонение от Пути», где «Путь» — не буддийский (ое) Дао, а комплекс правил и руководств, составляющий еврейское обычное право и носящий комплексный религио-бытовой характер. Иудейское слово «грех» древнее классической иудейской религиозной концепции, в которой «грех» — оскорбление бога. Эта концепция зарождалась в то время, когда рацио выстраиваемых отношений между людьми в группе было сложно урегулировать, поэтому фигура бога, против которого можно согрешить, помогала выстраивать усредненную линию поведения, не зависящую от сиюминутный условий. Иначе говоря, даже если в конкретной конфликтной ситуации не оказывалось пострадавших, но в другой похожей ситуации пострадавшие быть могли или косвенно страдала вся группа, пострадавшим назначался абстрактный, но объявляемый всемогущим бог. Созданная тогда концепция греха была необходимой на тот момент, но теперь устарело, и ее удаление с корабля современности принесет облегчение человечеству, много лет страдающему от нее просто так.
Но каким же образом отклонение от правил делает человека несвободным? Фромм оперирует понятием инерционности: совершая добрые дела (фактически — приобретая полезные привычки), мы «умягчаем» свое сердце и в дальнейшем совершаем больше добра, что делает нас свободнее творить добро. Совершая плохие поступки, мы приобретаем плохие привычки и наше сердце «ожесточается». Поэтому мы становимся скованы злом, зло порабощает нас, и это делает нас несвободными. Понятно, все дело в инерционности. Дурные примеры наркоманов или игроманов, которые теряют человеческий облик, потакая своим привычкам, может навести на мысль о справедливости такого высказывания. Тот факт, что привычка любить врагов своих или раздавать имущество бедным не помогает обзавестись наркотической зависимостью, может натолкнуть на мысль, что человек, постоянно и легко совершающий добрые поступки — свободен. Однако, что мы видим на горизонте человека, подвизающегося на ниве хороших поступков? Перед ним всегда есть четкий перечень того, что велит или не велит его сиюминутная духовная мода. Благочестивый мусульманин может курить, благочестивый православный вряд ли это себе позволит. Благочестивый старообрядец не позволит себе также ни чая, ни кофе, ни утренней газеты, на что благочестивый православный, которому до всего есть дело, не преминет указать ему как на своего рода соблазн и гордыню. В XIX веке благочестивый россиянин не позволит себе усомниться в деловых и управленческих качествах самодержца, а то время как в XXI веке россиянин (формально) может даже участвовать в его выборах. Итак, перечень подвижен, но в сознании благочестивого человека он должен быть закреплен намертво, иначе не сможет возникнуть та самая благая привычка, в которой и есть святость. И где здесь свобода? Свобода кроется в альтернативах. Мы не можем себе даже вообразить совершенного набора альтернатив, поэтому можем быть только ситуативно свободны.
Все, что влияет на нас извне — сковывающие факторы. Несвободен тот, для кого имеет значение мнение его родственников. Не свободен и тот, кто не имеет возможности жить в любой понравившейся части света и говорить на тамошнем языке. Не всем даны условия свободы — родственники, от которых можно отмахнуться без ущерба для целостности зубов, или достаточно богатые предки, чтобы купили домик там, где нравится, и нанимали репетиторов по всем языкам. Ментально свободного человека тоже, как лично мне ни прискорбно, не существует. Это всего лишь лестное прозвище, которое в реальном мире ничего не означает. Карбонарий вроде меня может объявлять, что свободно мыслящий — это я, потому что мое мнение чихать хотело на мнение большинства, равно как и чихать хотело на то, совпадает оно с мнением большинства, или нет. Какой-нибудь строгий отец может похвалить юную дочку за то, что она не пользуется косметикой и не носит мини-юбки, следовательно, не зависит от мнения большинства и свободна ментально, — а спустя пару лет, когда выяснится, что девочка предпочитает такой стиль, потому что она просто активная лесбиянка, будет метать гром и молнии и обвинять ее в подверженности влиянию современной гомосексуальной пропаганды, и, как следствие, в несвободном стиле мышления. Получается, такой отец свободным считает такое мнение, которое приятно лично ему. Я не хочу быть как он, поэтому загодя откажу себе в такой красивой побрякушке, как ярлычок «свободно мыслящего». А поскольку я вынужден от него оказаться, то упраздняю его вовсе как категорию, существование которой объективно не доказано.
С горячим приветом шаблонно мыслящему Фромму,
Злой Ник.
P.S. Добра и зла тоже не существует.
Еще раз с приветом,
-
-
12.05.2008 в 16:29Ничего нет лучче свежего куриного супчика для страдающего мозга) Натс все врет!
-
-
12.05.2008 в 17:12